[Falco tinnunculus]

Пишет  WTF de La Fere 2014:

01.02.2014 в 20:46

VIII Девушка в зеленом

Благодаря нежным заботам миледи или, быть может, вопреки им, Атос вскоре пришел в себя, и тут же недвусмысленно потребовал, чтобы дорогая супруга перестала о нем заботиться. Какие бы видения ни терзали его в бреду, наяву он предпочитал, чтобы миледи держалась от него подальше. Однако так уж устроен человек, что наши желания всегда противоречат друг другу. Атос предпочитал не находиться в одной комнате с миледи, однако еще меньше ему хотелось, чтобы она гуляла где-то на свободе, пока он сам был прикован к постели. Миледи, с другой стороны, пользовалась любым предлогом, чтобы улизнуть. Особенно охотно она это делала, когда раненого навещали Портос, Арамис или д’Артаньян, так что удовольствие Атоса от встречи с друзьями всегда было омрачено мыслями о том, что в эти самые минуты могла делать миледи.
- Куда вы идете? – спрашивал он, когда миледи, завидев в дверях знакомую фигуру в мушкетерском плаще, направлялась к выходу.
- Молиться, дорогой супруг, - неизменно отвечала миледи.
- Возьмите с собой Гримо, он донесет ваш молитвенник, - предлагал Атос.
Гримо страдальчески косился на обоих супругов, очевидно, подозревая, что святая книга в руках послужит ему недостаточной защитой, но, по привычке, выражал свой протест молча.
- Хотел бы я знать, о чем вы так усердно молитесь, - однажды сказал Атос, когда миледи, стоило д’Артаньяну переступить порог, в очередной раз собралась на улицу.
- О том, чтобы Бог послал вам еще одну горячку или лихорадку, - ответила миледи, ласково улыбаясь. – Вы намного приятнее, когда бредите.
- Вы звали ее в бреду, - неохотно пояснил д’Артаньян, когда за миледи захлопнулась дверь. Атос припомнил, какие видения посещали его, когда он был без сознания, и вздохнул.
Как можно легко представить, эти постоянные супружеские сцены препятствовали полному выздоровлению Атоса. Когда он наконец смог встать с постели, одеться и появиться перед де Тревилем, тот был так поражен переменой в облике Атоса, что велел ему немедленно отправляться в отпуск для поправки здоровья.
Миледи нашла эту заботу очень трогательной и тут же начала строить планы, прикидывая, в каком уединенном месте ее ненаглядный супруг сможет как следует отдохнуть и набраться сил.
- Сударыня, - насмешливо сказал Атос, - я счастлив видеть, что, беспокоясь обо мне, вы забываете о себе.
- О, поверьте, мои страдания в разлуке с вами будут невыносимы, однако я с радостью перенесу их, лишь бы вы, любимый супруг, были здоровы.
- Я не сомневаюсь в этом, но увы! – я сам не смогу перенести расставания. Куда бы я ни поехал, дорогая супруга, вы должны сопровождать меня.
Миледи прикусила губу.
- В таком случае, отчего бы вам не поехать в Англию?
- В Англию?
- Да.
Атос подумал, что за время его болезни миледи каким-то образом сумела вернуть доверие кардинала и получить от него новое задание.
- Вряд ли тамошние сквозняки и туманы будут мне полезны, - ответил он.
- Да, вы правы. Поезжайте на воды в Форж и ждите меня там. Не волнуйтесь, на моем здоровье английский климат не скажется.
- Но, боюсь, беспокойство за вас скажется на моем здоровье…
- Хватит, - прервала его миледи. – Меня утомила эта комедия. Скажите прямо, что я должна обещать, что сделать, на какие жертвы пойти, чтобы вы позволили мне увидеться с сыном?
Атос вздрогнул. Он предпочитал не вспоминать, что у миледи есть ребенок: самим своим существованием эта женщина, казалось, оскорбляла святость материнства. На мнговение он подумал о том, чтобы запретить миледи приближаться к сыну лорда Винтера: порочная, корыстолюбивая, бессердечная, она могла оказать только дурное влияние на ребенка. Миледи, казалось, угадала его намерение.
- Будьте вы прокляты! – воскликнула она. – О, я отомщу, я буду отомщена! Когда-нибудь мой сын вырастет и захочет узнать, что стало с его матерью, и тогда горе вам!
Эта угроза не показалась Атосу особенно ужасной: сын миледи должен был вырасти лет через двадцать, Атос, которому не было еще и тридцати, не мог серьезно воспринимать обещание столь отдаленной мести. Он не знал, что будет с ним самим через месяц или через год, к чему опасаться того, что, возможно, наступит двадцать лет спустя? Другое поразило его: миледи, женщина с постыдным прошлым и неустойчивым настоящим, не только осмеливалась заглядывать в будущее, но, по всей видимости, твердо расчитывала на него. Ее воображение в один миг пересекало годы, которые для Атоса представлялись безбрежным океаном и, словно Колумб или Америго Веспуччи, за бескрайними водами она прозревала далекую страну. Он представил себе долгую, быть может, вечную разлуку с человеком, который содержит в себе такое обещание будущего, и содрогнулся.
- Вам, быть может, покажется странной моя просьба, - сказал он ровным голосом, - но я предпочел бы, чтобы вы мне не лгали.
- Идите к дьяволу, - ответила миледи, не оборачиваясь.
- Поверьте мне, так будет лучше для нас обоих. Чем больше вы хитрите и лукавите, чем больше у меня оснований подозревать вас. Вы хотите поехать в Англию, чтобы навестить сына – прекрасно, скажите об этом прямо. Я не отпущу вас одну, но не вижу, почему бы мне не поехать с вами?
По странному капризу судьбы, ни за один дурной поступок Атос не расплачивался так жестоко, как за благородные порывы в отношении миледи. Словно змея, которую сострадательный крестьянин подобрал в поле, она неизменно жалила пригревшую ее грудь. Но Атос и предположить не мог, чем обернется для него поездка в Англию. Оказавшись на корабле, миледи словно преобразилась. От ее холодных, презрительных манер не осталось и следа, исчезли вспышки ярости, и Атосу казалось, что он пересекает Ла-Манш вместе с той девушкой, которую когда-то полюбил в Берри. Все, что пленяло в Анне де Бейль – ум, пылкое поэтическое воображение, способность живо откликаться на самые незначительные события, талант видеть прекрасное, – все это расцвело пышным цветом в леди Винтер. В юности она была необработанным алмазом, теперь это был бриллиант, чье сияние ослепляло. Глядя на нее, Атос с трудом напоминал себе, что нет ничего тверже бриллианта, и что грани этого драгоценного камня могут резать стекло.
Он предпочел бы, чтобы миледи проклинала его, насмехалась над ним или пыталась его убить. От любого ее оружия он был защищен непроницаемой броней, но ее обаяние, невидимое и вездесущее, проникало в щели его доспехов. И, в довершение несчастья, Атос не мог прибегнуть к вину, притупляющему чувства – в тот день, когда он снова связал свою жизнь с жизнью миледи, он дал себе обет, что не будет пить, пока его бдительность служит ей тюрьмой.
На третий день путешествия он не выдержал и сказал ей:
- Сударыня, я должен предупредить, что вы напрасно тратите время и силы. Чем больше вы пытаетесь меня очаровать, тем сильнее я вам не доверяю. Дайте мне честную ненависть, оставьте ваше фальшивое обаяние для тех, кто знает вас хуже, чем я.
Несколько мгновений миледи смотрела на него, словно пораженная громом, затем искренне расхохоталась.
- Я, очаровать вас? Да будь вы даже последним мужчиной на земле… Я просто счастлива, что вырвалась на волю. Да-да, не трудитесь хмурить брови, я помню, что вы все мой господин и повелитель, но вы так долго держали меня взаперти, что даже иллюзии свободы для меня достаточно. Вам этого не понять, господин тюремщик, вы никогда не были свободны.
Атосу пришлось удовольствоваться этим признанием. Однако слова миледи пробудили в нем воспоминания о тех давно прошедших временах, когда он был свободен от сожалений и угрызений совести, и том дне, когда он потерял свободу, которой не осознавал.
В тот день он, после долгого отсутствия, вернулся в свой родовой замок. Его никто не ждал; он оставил лошадь привратнику и медленно пошел по старому парку. Когда ему было пятнадцать лет, он мечтал увидеть дриаду в ветвях старого дуба или подглядеть за тем, как нагая наяда купается в мраморном фонтане, и теперь воспоминание об этих наивных фантазиях заставляло его невольно улыбаться. Он увидел издали беседку, увитую плющом, и хотел было зайти в нее, но замер от изумления. В беседке сидела незнакомая девушка.
Ее белокурые волосы были короткими, как у мальчика, и вились вокруг лица ничем не стесненными волнами. Солнечные лучи, проникшие в беседку сквозь густую листву, падали на зеленое платье незнакомки, и на мгновение графу показалось, что это одеяние само соткано из листьев. Она была бледна, словно мраморная статуя, в которую он был влюблен подростком, но лицо статуи было спокойным, почти безразличным, а нимфа в беседке испытывала, казалось, тысячу чувство одновременно: она то хмурилась, то улыбалась, то задумывалась, и все порывистые движения души отражались у нее на лице столь прелестно, что граф почти уверился в том, что перед ним стоит существо родом из греческих мифов. Он шагнул к ней и наступил на сухую ветку. Девушка заметила его, ахнула, и иллюзия рассеялась: граф заметил, что его нимфа одета по последней провинциальной моде, а на столе перед ней лежит томик Ронсара.
Теперь, глядя на миледи, Атос думал о том, что в тот день он, должно быть, действительно встретил нимфу или фавнессу, и что она, жестокая и своенравная, как все создания языческой фантазии, зачаровала его и обрекла на вечные страдания. Когда-то он думал, что оказался сильнее этого колдовства. Сейчас он был куда менее уверен в себе.

URL комментария